Очень часто мы стараемся отвернуться от тяжелых воспоминаний детства. Мы старательно их упаковываем и закапываем в самые дальние уголки нашей души. Часто, нам даже страшно бывает поделиться своими переживаниями с близкими. Как будто бы мы в чем-то виноваты за наше детство, за родителей, за обстоятельства.

Общество нам говорит, что нужно быть удобными и не заставлять переживать окружающих. И мы прячемся в свою скорлупу, наращивая панцирь раз за разом. И вот, некоторых из нас, уже и не видно под этой скорлупой. Не видно нас настоящих. Как будто бы, замораживая неприятное, мы одновременно умертвили и часть себя настоящих.

А иногда мы носим свои переживания до глубокой старости. Пока перед лицом смерти неукротимое желание жить становиться настолько зовущим, что все, что долго лежало и копилось внутри, просыпается жизнью. К сожалению, иногда болезненной жизнью.. «с кровью». Но мы понимаем, что важнее жить, хоть и с болью, чем быть замороженными. Ниже вы можете прочитать одну из тяжелых историй детства, вернувшуюся через 70 лет в сердце старушки…

****
Она сидела на кухне. Натруженные руки и исчерченное глубокими морщинами лицо. Чуть виноватый изподлобья взгляд. Ей так хотелось говорить о себе спустя 70 лет. И её готовы были выслушать. Она это чувствовала…
В зале громко возилась с мячом её четырехлетняя внучка. Несколько минут назад и она погружалась в игру с ней, вспоминая детство. Теперь она сидит на кухне с немного растерянным лицом. Ей не так часто приходилось говорить о себе. Наверно пришло время…

- Мы жили в бараке. Я, старшие брат и сестра, и мама. Это была одна небольшая комната с буржуйкой в углу. Когда я родилась, папы уже не было. Он ушел от нас, как только мама попала в роддом со мной. Он ушел к другой молодой и забрал с собой новый велосипед. Я его увидела лишь единожды, года в 3-4... Его ждали... Мне надели большой шикарный белый бант. И вот он пришел... Я не помню его лица. Помню, мне сказали, что это мой папа. Я залезла ему на коленки и стала искать по карманам подарки. Но ничего не было.. Я нашла только три скомканных рубля. Их я и забрала. Наутро меня разбудила мама и попросила отдать эти три рубля, так как это были все его деньги и ему не на что было возвращаться домой. Он приехал ко мне, к своей дочери, один раз и без подарка….

Она молчит. По её морщинистому лицу пробегают волнующие воспоминания детства, в котором не было отца. Они застревают где-то в уголке сердца давно «забытой» болью.

- Он подарил мне конфеты. Большие, разноцветные, сахарные. Это был настоящий праздник! Потом я узнала, что их купила мама и дала ему для меня. Я помню эти конфеты, как сейчас…
- Я почти не видела маму и я так и не узнала о ней ничего. Она работала с утра до позднего вечера, чтобы прокормить троих детей. То официанткой в 2 смены, то продавцом киоска в бане. Закрытая, строгая, гостеприимная. Она очень любила порядок и постоянно просила нас поддерживать чистоту… Ещё помню, что она постоянно мне повторялв: - "Если что, домой можешь не приходить!" И я понимала, что если что (заберемению), то останусь одна со своими переживаниями.. Потом в нашей семье появился он..

Она задумалась. Она никогда о нем никому не рассказывала. Было очень больно и проще было запихать все свои чувства куда-нибудь подальше.. с глаз долой из сердца вон. Но внутри уже что-то завелось и было не остановить..

-Он, Дмитрий Иванович, приехал одним пасмурным днем на телеге со всем своим небольшим скрабом и стал жить с мамой. У него было радио… Я ненавидела, когда он напивался. Он становился неуправляемым и бил маму. Орал матом. Я хотела одного, быстрее уехать из этого ада. И в 14 я уехала в город и поступила в техникум. Теперь я могла жить отдельно, в общежитии. Я часто приезжала навестить маму по выходным. В один из таких приездов отчим был сильно пьян. Он орал и матерился на маму. Мы с сестрой Викой стояли у дверей. Я держала в руках какой-то ключ и не выдержав сказала ему, чтобы он прекратил ругаться на маму. В ответ он обложил меня трехэтажным матом и обозвал потаскухой. Не помню, что дальше было. Помню, что мы втроем (я, мама и сестра) пытались уложить его в кровать и я случайно зацепила его ключом по голове. Он взвыл от бешенства, как зверь. Я кинулась от страха в общий коридор барака. Он за мной. Нагнал и начал меня избивать по лицу кулаками. Я была растеряна, до жути испугана и шокирована. Голова гудела от каждого нового удара. Помню в коридоре стояли соседи. Мужчина и женщина. Мне все казалось, что они за меня заступятся. В голове крутилось, что сейчас они его оттащат от меня…. Но они просто стояли и смотрели… В этот день я перестала верить миру. Мир безучастно наблюдал, как мой отчим в пьяном угаре синхронно наносил мне один удар за другим… После этого избиения я 2 недели практически не могла двигать челюстью, а отчима на следующий же день отпустили из милиции. На выходные после избиения я снова приехала навестить маму, а они вместе, как ни в чём не бывало... Тогда я сказала маме, что если он ей дороже, чем я, то я ухожу…

Она сидела и молчала. Этот маленький вернувшийся ребенок в 75 летнем теле заново переживал обиды детства. Время, когда эта девочка не могла за себя постоять и у неё не было папы, чтобы заступиться.. Слезы горечи и боли текли по её лицу..

-Еще помню, однажды, когда мне было года четыре, мы с друзьями пошли на чужой огород. Там в картошке росла черная вкусная ягодка – бзника. Кушаем мы ягодку, а тут мужик с топором появляется и женщина. Схватили они нас и повели к родителям. Мужик идет, размахивает топором и кричит: -«Головы вам всем скоты поотрубаю. Пальцы свиньям скормлю". И так нас вели под конвоем около километра по всему городку до барака. А я думала, что мы не дойдем, и что я больше никогда не увижу маму. Думала, что он изрубит нас на кусочки..

Она вопросительно посмотрела на сына. Её глаза, как будто бы спрашивали: - «Зачем он так с детьми?». Он не знал, что её ответить. Он не знал, какие слова поддержки подобрать. Он просто спросил: -«Наверное, тебе было очень страшно тогда?».. Ему хотелось сказать еще чего-нибудь наподобие, что люди бывают разные, но он промолчал.. В этот момент он злился на того мужика с топором за неё, за себя, за дочь…

Да ей бывало страшно. Когда она оставалась одна в бараке, ей было особенно тревожно. Тогда она поворачивалась лицом к огню в буржуйке и смотрела на него. Это успокаивало. Еще ей было страшно, когда среди ночи незнакомка постучалась в окно их комнатки и как приведение повторяла: -«Девочка открой». От страха она не могла даже пошевелиться.. А папы не было рядом и мама всегда на работе..
С трех до четырех она жила в детском доме. (Мама заболела и её отдали в детдом) Она даже толком не осознала, что произошло. Помнит только много детей и конюшню рядом. Помнит, как ребята на прогулке, раздобыв заранее откуда-то спички, зажигали их и пытались в щелях дверей рассмотреть лошадей. Помнит эти лошадиные глаза.. такие живые... Потом пожар. Это ржанье погибающих животных. Напуганные воспитатели, просящие детей говорить, что они ничего не знают и не видели. Милиция. И наутро обгоревшие кости животных и этот зловонный запах..
Она хорошо помнит, как за ней приехала мама с подругой. Ей запомнилось, насколько красивая была эта подруга. Почему же ей запомнилась подруга больше, чем встреча с мамой? Может потому, что она так и не узнала свою маму?..
А её папу звали Жора (или официально Георгий Алиев). Ей очень его не хватало. Ей не хватало мужчины отца, на которого можно бы было опереться, и который бы ею восхищался и помогал. Ей не хватало отца, который бы не позволил ей зимой ходить в тонюсеньком плаще, промерзая до косточек. Ей не хватало его сильных рук, и что самое страшное, это то, что у неё никогда Его не будет... Вы только вдумайтесь в это слово – НИ-КОГ-ДА… Наверное, в 75 лет, пришло время погоревать об этом отсутствующем отце, о котором она мечтала, смотря на языки пламени в буржуйке их комнаты….. Эти старые морщинистые детские глаза снова смотрят на огонь в той буржуйке….